Интервью газете Русский Курьер от 16 апреля 2004

         Дмитрий Савицкий, парижан с 78 года, автор пяти книг вышедших по-французски, фотограф, журналист и радио-журналист, родом из Москвы, где он прожил 34 года, пока судьба его не закинула в Лютецию. Статус политического беженца он получил незамедлительно, начав широко печататься во французской прессе от левой «Либерасьон» до вовсе не левого «Пари-Матча», в журналах «Магазин Литерэр», «Л’Отр Журналь», «Люи», «Рок & Фольк» и «Эхо Саван», в «Монд», но больше всего в «Монд де ля Мюзик». Литературные портреты, эссе и репортажи из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса оборвались в 88 году, когда он запустил в эфир свои популярные и свингующие «49 минут джаза».
         В советской жизни ДС, именно так его и зовут нынче в России (и не только) был автором стихов, циркулировавших в Самиздате, отслужил три года в атомной зоне Томска-7, был исключен из Литинститута за первую повесть, найденную антисоветской, хлопотами Никиты Богословского избежал Лефортова, лишь побывав там на допросах, слыл внесезонным коктебельцем и всесезонным теннисистом.
         Впервые ДС начал печататься уже на западе. Издательство «Синтаксис» выпустило сборник рассказов «Вальс для К». Издательство «Третья Волна» - роман «Ниоткуда с Любовью». По-французски вышло пять книг: «Раздвоенные люди» «Ж.К.Латесс»; «Антигид по Москве», изд-во «Рамсей»; «Ниоткуда с любовью», изд-во «Альба-Мишель»; «Вальс для К», изд-во «Ж.К. Латесс»; «Тема без вариаций», изд-во «Роше». «Ниоткуда с любовью» - вышла в Милане по-итальянски в филиале изд-ва «Гарзанти»; «Вальс для К» - в Нью-Йорке по-английски в альманахе «Эвэргрин».
         В 1991 изд-во «Радуга» в Москве сборником избранных произведений Дмитрия Савицкого открыло серию «Русское Зарубежье». Этот однотомник был позже переиздан изд-вом «ВИС» в Санкт-Петербурге в 1995 году. «Тема без вариаций» вышла так же в Санкт-Петербурге в изд-ве «Химера» в 1998 году.

  Первый вопрос:

  - Почему вдруг столь популярная джазовая программа исчезла из расписания «Свободы»?

  - Радио переходит на новый формат вещания. Это новости и talk-show, динамичный укороченный формат, в который не вписываются передачи в 50 минут. Насколько мне известно дирекция Русской Службы пыталась сделать всё, чтобы «49» уцелели. Но, увы, из этого ничего не вышло.

  - Значит похороны, реквием и мировая скорбь фанов?

- Отнюдь нет! Имейлов приходят сотни, письма тех, у кого нет ПК видимо доберутся до Парижска чуть позже, но я думаю, что (вспомним Твена) известия о том, что 49 скончались – преждевременны. Я намерен возродить программу под другим названием и в измененном формате в российском эфире и в эфире ближнего Зарубежья. Какие-то предложения уже поступили, но я жду серьезных и солидных предложений, чтобы не пришлось перепрыгивать с волны на волну..

   - Насколько действительно были популярны «49»?

  - Отдел статистики радио «Свобода» исчез где-то на границе переезда из Мюнхена в Прагу, но, насколько я понимаю, в конце 80х аудитория станции исчислялась десятками миллионов, а «49» быстро вышли вперед. В остальном я могу судить лишь по переписке, по гигантскому количеству писем, приходивших в самом начале перестройки, и по обвальному количеству имейлов. С выходом «49» уже не только в эфир, но и в интернетовское пространство, «49» стали слушать в Австралии, Израиле, США, Аргентине, центральной и западной Европе. Даже во Франции – причем, к примеру, учителя русского языка…

  - Начало было типичным? Случайная пластинка? Радио?

  -  Да, несомненно. Я помню, что ползал года в три возле патефона на даче (от меня прятали эти самые патефонные иголки, что жили в треугольном пенальчике) и на красном бархате трофейного этого предмета была, конечно же, собака – His Master’s Voice, как и на дисках с невероятными фокстротами и чем-то быстрым и непонятным.

  - Отец привез с войны?

  - Скорее дед; я рос у деда, генерала Генштаба, который, к огорчению бабки не привез с войны, как наши соседи ни стейнвейнов, ни хрусталя… Зато был ламповый «Филипс», который я и начал осваивать лет в 12, когда дед уезжал на Кавказ.. И это была та самая, как у всех нас «любовь с первого звука» - сквозь треск разорванного пространства – “Music USA” Уиллиса Коновера..

  - Было какое-то пристрастие к музыке? Чему-нибудь в детстве учили?

  -   Ровным счетом ничему. Глухая вязкая тьма. Но мой кореш по классу, Вова Суслов уже тоже влип в джаз, а его отец, тренер по гандболу и международный судья, начал кое-что привозить из-за бугра, да и «Мелодия» разродилась двумя-тремя дисками – с Эллой Фитцджеральд, Френком Синатрой, Сатчмо, Эллингтоном.. Но главным все же был «Филипс». Я впервые начал понимать английский, слушая низкий голос Коновера…

  - Дома не порицалось?

  --  Да это уже была жизнь подпольщика. Самое смешное, но в 14 лет я уже заведовал школьной радиорубкой, а там стоял настоящий полувоенный приемник и уж он брал всю планету. Мать мне подарила ко дню рождения маг, «Яузу» и я на нее писал все подряд – от рока до блюза…

   - Рок и вас не миновал?

  - Конечно нет! Билл Хейли! Литл Ричард! Поль Энка! Я знал их всех и крутил на школьных вечерах, когда особенно завуч отваливал. Пресли на ребрышках! Трешник штука! «Рок Вокруг Часов»! Все шло, как по хорошему сценарию – голубые брюки дудочкой, комсомольские дружинники, которые нас ловили. Дедовский маузер, который я таскал в рванной кожаной куртке… Черти что! Сам не верю!

   - Но, насколько я понимаю, вы и писать начали рано?

  - Лет в 12-13 я уже калякал что-то. Под влиянием двух переводных гениев: Гарсия Лорки и Гийома Апполинера. Особенно меня достала «Зона» Апполинера.. Но я рано ушел из дому (кстати из школы меня тоже исключили: «за несоветское отношение к советской девушке» - обнимались под яблоней ночью во время летней практике в колхозе с подружкой Лорой Ч.). Работал на заводе  токарем, фрезеровщиком. Там были молодые парни, которые все -сочиняли. К ним я и ушел жить, в барак на Соколе, с ними же читал и запоминал на десятилетия, изданные в Самиздате стихи Мандельштама, Ахматовой, Пастернака, Цветаевой, Заболоцкого,  с ними же потом пошел работать рабочим сцены в театр-студию «Современник», на Маяке. То были годы легендарные для студии, но в контексте этого интервью они важны тем, что я подружился с актером Валей Никулиным, отличным джазовым пианистом и он дал мне записать два первых настоящих диска.. То была Элла Фитцджеральд «Как Некто Влюбленный» и сверхклассика Майлза Дейвиса, альбом с названием непереводимым «Kind of Blue».

  - Ну а настоящие «пластиночники», фанаты джаза, где они?

  - Все они жили на Маяке, рядом с театром. Но перед самым призывом в армию (я уже работал на пищевой фабрике им. товарища Микояна, все с теми же друзьями, электрокарщиком и  познакомился там со студентом иняза Биллом М., которые оббивал ящики железной лентой, руки у него были вечно в крови. Он и был главным знатоком джаза в тот период моей жизни и притаскивал мне на Волхонский переулок Ахмад Джамаля, Джерри Маллигана, Стена Гетца и прочих Диззи Гиллеспи..

  -  Армия – строевые песни вместо маршей Арта Блейки?

  - Никак нет! Моя подруга присыла мне туда мой маг и какое-то время я умудрялся по воскресеньям озвучивать весь военный городок. И, на мое счастье, в караулках той эпохи так же были коротковолновые военные приемники из чистого на мой взгляд листового железа и я ловил Уиллиса Коновера и даже, манипулируя штекерами, когда не было на зоне офицеров, запускал ранний хард-боп и свинг по постам Томска-7, самого большого в мире подземного завода по производству военного плутония..

  - В армии конечно писать не приходилось?

  - Да уж там попишешь. Мы лишь читали с другом-почтальоном Сашей Шайкиным наизусть друг другу километры запрещенных стихов…

   - Дембель, возвращение в жизнь?

  - Самое трудное наверное. У меня никогда не было своего места, как и сейчас, всегда было негде жить.. В коммуналке на Лиховом в Москве, где жила мать, соседи согласились  отдать мне четырехметровый чулан – вот там и началась моя серьезная жизнь, серьезные попытки сочинять и думать. В то же самое время я «посещал», учебой это не назовешь Литинститут..

   - Но Генрих Сапгир вас причисляет к узкому кругу неофициальных поэтов.

  - Так оно и было. Пока я был в армии, созрел СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев, Леонида Губанова), переехали в Москву с Украины Володя Алейников, Эд Лимонов и Вагрич Бахчанян. Они на долгие годы и стали моей компанией, моими друзьями. Джаз слегка был «отложен» в сторону..

  - А что вас  перебросило в Париж?

  - Ну между Парижем и Московией был еще и Коктебель. Я был в течении многих лет внесезонным коктебельцем и это, наверное, самый счастливый период моей жизни.

  - Париж? «Ищите женщину»… Одна голубоглазая француженка с русской фамилией (Ольга Потемкина), которой, увы, больше нет, перетянула меня к себе, в 14 округ Парижа. Она пересилила во мне все: стихи, прозу, джаз, теннис, друзей, родных… Так что 14 июля 78 года я стоял на площади Контрэскарп, от которой до моего нынешнего дома три минуты пехом, и смотрел на праздничный салют. Был день Бастилии, но на самом деле, я думаю, праздновали мой приезд.

  - Джаз был забыт окончательно?

  - Наоборот! С него и началась вся моя парижская карьера. Моя первая статья в «Монд де ля Мюзик», появившаяся где-то месяца через два, осенью 78,  была посвящена московским фанатикам джаза, тому, как мы находили несуществующие диски, перезаписывали, изучали историю джаза и ее героев. Главный редактор журнала Луи Дандрель был мужем Одиль Кай, которая была номером Два в издательстве «Ж.К. Латтесс». Она мне и предложила написать книгу о жизни современных русских, точнее советских, людей. Я получил приличный по тем временам аванс, снял шестикомнатную квартиру на Бастилии, купил на барахолке стол, поставил на него свою «Эрику», которая провела эдак с год в кабинете следователя в Лефортово и, увы, украл в соседнем кафе плетенный стул. Матрас был найден на помойке, а всем остальным меня снабдили новые французские друзья – дети и внуки белых иммигрантов.

  - Это и были «Раздвоенные Люди»?

  - Именно, я написал «Раздвоенных Людей», параллельно работая для «Либерасьон», которая была в те времена все еще газетой молодых бунтарей: всем платили одинаково и все ходили в дранных джинсах и кожаных куртках. Главный редактор, Серж Жюли, дал мне карт-бланш и я выпускал всю зиму 79 года двойные полосы в «Либе», как ее зовут французы.

  - Четыре книги той эпохи: «Раздвоенные Люди», «Антигид по Москве», «Ниоткуда с любовью» и «Вальс для К», с которым вам пригласил на телешоу «Апострофы» сам Бернар Пиво… Затем, в прошлом году, выход в «Роше» «Темы без Вариаций» – почему нужно было бросать эту литературную карьеру и запускать джаз?

  - Ну пером нынче могут жить лишь страусы да гааги. Я внештатничал в дюжине журналов, но надвигался экономический кризис и работы было все меньше и меньше.. «Монд де ля Мюзик» заказ мне интервью с пианистом Хорасом Сильвером, у которого я и побывал дома в Малибу, в Калифорнии. Я записал его на плохенький магнитофон, но позже предложил моему другу, писателю, Сергею Юрьенину, редактору парижского бюро «Свободы», пустить интервью в эфир. В Мюнхене на «Свободе» главный продюсер радио Руслан Гелисханов заинтересовался передачей, меня вызвали туда, в штаб-квартиру и мы подготовили с Русланом пилотную программу.
        Так что Хорас Сильвер был первым крёстным «49», а Руслан Гелисханов вторым. С тех пор вышло почти 700 передач. Каждый уикенд в течении 16 лет, за исключением 4 повторов: по вине почты и один раз по моей просьбе был дан повтор.

  - Кто из писателей любил и любит джаз?

  - Джаз отлично знал Бродский, вы найдете в его стихах названия знаменитых композиций; но когда я его спрашивал что же он действительно любит в музыке, он все же называл Брамса… Джаз ненавидел Набоков… Насколько хорошо знают или любят джаз писатели поколения 60-х – не могу точно сказать. По их текстам видно лишь поверхностное знание, многие из них просто перестали слушать джаз (явление, кстати, распространенное) Саша Кабаков говорил мне об этом.
        Ну а из западных писателей достаточно назвать двух: американца Скота-Фитцджеральда и француза Бориса Вьяна…

- Планы на будущее?

- Перезапустить «49», но уже на ФМ, в стерео и закончить новый роман….