Дмитрий САВИЦКИЙ:
ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ РАДИО «СВОБОДА»
(Студия Парижского бюро RFE/RL: 20, Avenue Rapp, Paris. Начало 1984 года.)
Ведущий – Сергей Юрьенен.


Сергей Юрьенен (СЮ): Уважаемые слушатели, здравствуйте. У микрофона Сергей Юрьенен. Нет так давно в газете «Ленинградская правда» (от 17 января) появилось письмо эмигранта из Советского Союза, удручённого жизнью на Западе . Автор письма – Игорь Синявин, бывший ленинградец, живущий в Соединённых Штатах, по профессии будто бы художник, но в своём письме коснулся и литературной ситуации в эмиграции, изобразив ее в тонах весьма мрачных: эмигрантская литература вся варится в своем соку и не имеет выхода в западную.
Сегодня у нас в Парижской студии Радио «Свобода» один из представителей эмигрантской литературы – писатель и журналист Дмитрий Савицкий. В прошлом москвич, он с 1978 года живёт на Западе. В Москве известность нашего гостя не выходила за пределы круга неофициальных литераторов, потому что напечататься в Советском Союзе вам, Дмитрий Петрович, несмотря на все усилия, кажется, так и не удалось?.. Что он собой представлял, ваш советский литературный опыт?
Дмитрий Савицкий (ДС): Я не думаю, чтобы он у меня вообще был, но в Советском Союзе писать я начал, как и все мы, несчастные, рано; печататься же – в Москве – практически не печатался. Как и у моих собратьев по перу, вещи циркулировали в основном в двух столицах – в Питере, в Москве и, естественно, на юге Крыма, в небольшом местечке, которое называть даже и не стоит, потому что оно всем известно.
СЮ: Может быть, не всем, поэтому вмешаюсь: речь идёт о Коктебеле, оазисе литературного вольномыслия на лоне природы… Прошу вас, Дмитрий Петрович.
ДС: Единственные вещи я напечатал в своё время в многотиражной московской газете – и всё. Учился в Литературном институте, куда попал совершенно случайно, об этом не ведая, был исключён с четвёртого курса – за антисоветскую повесть, как тогда сочли – с формулировкой, что «Савицкий помогает сделать так, чтобы в будущей войне не было Матросовых и Гастелло», чему я весьма удивился. Потому что это была довольно неудачная, слабая повесть о моей службе в армии – ни больше не меньше . А так всю свою советскую жизнь – половину своей жизни – я писал в основном стихи и рассказы. На жизнь зарабатывал, внештатно работая на московском радио или на телевидении – для детей, в основном для детей.
СЮ: То есть, если бы вы остались в Советском Союзе, вы бы рисковали не состояться в вашем литературном призвании?
ДС: Состояться в определённом – советском – смысле – я думаю, можно было. То есть, можно было бы, находясь под давлением среды, продолжать писать «в ящик». В итоге выдать, так сказать, на гора в советском подпольном мире нечто сильно отравленное, сгущённое, наверное, всё-таки достаточно взрослое, чтобы можно было назвать тоже литературой. Но – не более того, не более того.
СЮ: Тем не менее, в 1978 году, «земную жизнь пройдя до половины», вы оказались в Париже и перешли здесь на положение эмигранта, выражаясь советском языком – стали невозвращенцем. Чем было вызвано необратимое решение?
ДС: Когда меня западные журналисты в первых интервью спрашивали, почему я остался на Западе, я говорил, что я – клаустрофоб, и в Советском Союзе мне жить трудно. Но я серьёзно считаю, что тридцати четырёх лет для одной страны, для одной шестой – вполне достаточно. Мир чрезвычайно разный; я очень много путешествую, и мир достоин того, чтобы попробовать разные страны и разные культуры…
СЮ: Встреча с Западом, с Францией, с Парижем – как отразилась она на вашей литературной судьбе?
ДС: Я думаю, что мне просто повезло. Через два месяца после того, как я оказался в Париже по частному приглашению и остался здесь, попросив политического убежища у французов, я написал свою первую статью. Так как я с детства был безумным меломаном, и с четырнадцати… с двенадцати лет почти начал слушать программы джаза Виллиса Коновера из Вашингтона на старом, допотопном ламповом трофейном «Филипсе» (что, кстати, и помогло мне в своё время освоить английский язык), то я и написал свою первую статью для французского крупнейшего музыкального журнала «Ле Монд де ля Мюзик». О том, как существует мир московских меломанов. И директор журнала в ту эпоху – Луи Д’Андрель мне сказал, что – это было чрезвычайно мило с его стороны – он мне сказал, что я спас его личную судьбу, потому что появление этой статьи… Он думал, что журнализм с жизненной подоплёкой, журнализм «нового стиля» больше не существует. Эта первая статья, которая была довольно длинной, что нетипично для французских журналов, принесла мне первый контракт в молодом, шедшем в гору издательстве «Жан-Клод Латтес», с которым я уже в 1978 году, в декабре, подписал контракт. Книга называлась «Les Hommes Doubles» – «Раздвоенные люди». (В русском варианте, я думаю, она называлась более правильно: «Двоящиеся люди» – тема, которая меня занимала всегда. Это, если угодно, социальная шизофрения в Советском Союзе – раздваивание человека с пелёнок, и, так сказать, до могилы.) Книга, со всеми плюсами и минусами, вышла в 1980 году , пресса была отличная, и я продолжал работать в Париже.
СЮ: Я хочу пояснить наши слушателем, что под «журнализмом нового стиля» имеется в виду возникшее лет десять назад в Соединённых Штатах течение так называемого «нового журнализма» – субъективного, личностного письма, прибегающего к технике собственно художественной прозы. Ну, а теперь, Дмитрий Петрович, о том, как складывались дальше ваши отношения с французской прессой?
ДС: Той же зимой, когда я писал «Les Hommes Doubles» («Раздвоенные люди»), я начал работать с Сержем Жюли…
СЮ: Вы имеете в виду главного редактора левой французской газеты «Либерасьон»?
ДС: Ну, я добавлю, что это самая читаемая до сих пор французская газета, которая при Миттеране пошла сильно в гору, имеет большой тираж. Я работал с Сержем, он мне дал карт-бланш – то есть, я мог делать всё, что хотел, – и я выпускал приблизительно статью в неделю. Были проблемы всегда – и до сих пор, конечно – с переводом, потому что очень трудно работать через перевод, и многое теряешь в переводе – и в качестве, и в нюансах, тем более что я всегда писал более-менее на московском жаргоне каком-нибудь определённом. И я проработал несколько месяцев с «Либерасьон», затем начал работать с музыкальным журналом «Рок-э-Фолк», сделал несколько статей о московских бардах – о таких, как Женя Бачурин, которого я очень люблю… И в это время я познакомился с заместителем главного редактора журнала «Люи». Журнал «Люи» – это, если угодно, журнал чуть-чуть выше качеством, чем местный «Плэйбой», журнал, публикующий массу малоодетых девиц, их фотографий, но в то же время публикующий и очень серьёзные статьи и рассказы. Могу сказать, что в журналах подобного типа публиковались такие писатели, как Скотт Фитцджеральд; также – рассказы Хемингуэя или статьи ведущих мировых журналистов…
СЮ: Набоков…
ДС: Да, он тоже. Так что для меня это была определённым образом честь – начать работать в серьёзном «толстом» журнале. И приблизительно я публикую две статьи в год, что довольно много даже для местных французских писателей. В то же время я начал работать с центральной газетой «Ле Монд». Моя политическая ориентация немного изменилась, я понял – что из себя представляет, например, «Либерасьон»; но это другой вопрос – газеты левого крыла… И так как я очень люблю Коктебель, «Ле Монд» попросила меня участвовать в анкете на тему «Место» – место какое-нибудь географическое, место вашей жизни… Я сделал довольно большую статью, занимающую страницу, для «Ле Монд». Так начались мои отношения с «Ле Монд». Потом они у меня начали просить писать для них критику на, естественно, русские книги. Что ещё? Я начал работать и для англичан, и мои статьи начали перепечатываться в Германии, в Италии и в Испании. Вот теперь вышел мой первый рассказ – говоря о мелких публикациях – в Нью-Йорке, именно сейчас. Это – «Вальс для К.», скорее, повесть, чем рассказ, который был в своё время опубликован в журнале «Эхо» . Она вышла в Нью-Йорке, в журнале «Эвергрин» («Вечнозелёный»), принадлежащем очень престижному большому издательскому дому «Гроув-Пресс» . Вот, так сказать, что касается новых публикаций. Я продолжаю работать для французской прессы, но реже, потому что предпочитаю писать рассказы и свои книги.
СЮ: Говоря о книгах: в 1981 году французское издательство «Рамсей» выпустило ваш «Антигид – (антипутеводитель) – по Москве» . Чем был продиктован замысел этой работы?
ДС: Это была моя, если угодно, личная акция по отношению к Олимпийским играм, личный бойкот, что ли. Находясь уже здесь (хотя об этом я очень много думал в Москве), я понял, насколько трудно иностранцу понять и проникнуть в обыкновенную – натуральную, естественную – жизнь советских людей. Поэтому я пытался немножко снять, что ли, убрать бронированный прозрачный туннель, в котором обычно двигается в Советском Союзе иностранец. В определённом смысле мне это удалось. Но я был очень сжат в сроках, чтобы успеть эту книгу написать до Олимпийских игр. Сейчас издательство «Рамсей» собирается, между прочим, издать второй тираж этой книги, потому что её до сих пор покупают .
СЮ: Ну и наконец – о прозе. Самая заметная из ваших книг – роман «Ниоткуда с любовью», который вышел весной прошлого года в издательстве «Альбан Мишель» по-французски и получил хорошую прессу: вот передо мной рецензии из таких влиятельных французских газет, как «Фигаро» и «Монд»… В этом романе изображён конфликт элитарной городской молодёжи с «отцами», носителями официальных идеологических ценностей. Герой – Тимофей Петрович Сумбуров – «лишний человек» 70-х годов – спасается от Системы бегством. Сначала – в подпольный мир неофициальной культуры, затем – на Запад, меняя таким образом «внутреннюю» эмиграцию на внешнюю. Автобиографизм этого «бегуна на длинную дистанцию» для меня, Дмитрий Петрович, очевиден… Несколько слов о замыслах – жизненных и писательских?
ДС: Я бы назвал то, что происходит со мной в Париже, хотя я много путешествую и живу между Нью-Йорком, Африкой и Англией, а теперь Венецией, в Италии, – то, что происходит, я называю «писательским марафоном». Потому что остановиться пока мне ещё не удалось – и, в принципе, за пять лет я написал четыре книги и сейчас пишу пятую. Я думаю, что в этом году я нахожусь в стадии подписания контракта. Я выпущу книгу рассказов, которая уже переведена на французский моей переводчицей; она называется «Западный берег Коцита». Это будет или «Альбан Мишель», или издательство «Рамсей». И я заканчиваю книгу для издательства «Рамсей», которая продолжает тему «раздвоенные люди»: это – советские люди, эмигрировавшие на Запад .
СЮ: Что ж, при должной энергии найти выход в западную литературу всё же возможно… не выходя при этом и из эмигрантской. Вы, Дмитрий Петрович, были автором таких зарубежных русских изданий, как «Континент», «Русская мысль», а сейчас постоянно сотрудничаете с газетой «Новое Русское Слово», которая выходит в Нью-Йорке, в качестве её парижского корреспондента. Хотя, конечно: эмигрант-литератор из Советского Союза, живущий исключительно пером, – это далеко не общий сюжет…
ДС: Я бы сказал, что «жить пером» на Западе довольно непросто, и очень мало есть французских журналистов и писателей, которые живут только пером. Но после России мне хочется только писать, и я не рискую браться за какое-нибудь другое ремесло. Тем – много, и они приходят, так что иногда надо выбирать. И я выбрал, скажем, эту дорогу…
СЮ: Позвольте пожелать вам успеха. Я напомню нашим слушателям, что гостем Парижской студии Радио «Свобода» был живущий в Париже писатель и журналист Дмитрий Савицкий. Вёл беседу Сергей Юрьенен. ■
 

2008 Редакция Павла Матвеева.